На елке было весело. Наехало много гостей, и больших, и маленьких. Был даже один мальчик, про которого нянька шепнула Кате, что его сегодня высекли. Это было так интересно, что Катя почти весь вечер не отходила от него; все ждала, что он что-нибудь особенное скажет, и смотрела на него с уважением и страхом. Но высеченный мальчик вел себя как самый обыкновенный, выпрашивал пряники, трубил в трубу и хлопал хлопушками, так что Кате, как ни горько, пришлось разочароваться и отойти от него.
Вечер уже подходил к концу, и самых маленьких, громко ревущих ребят стали снаряжать к отъезду, когда Катя получила свой главный подарок - большого шерстяного барана. Он был весь мягкий, с длинной кроткой мордой и человеческими глазами, пах кислой шерсткой, и, если оттянуть ему голову вниз, мычал ласково и настойчиво: мэ-э!
Баран поразил Катю и видом, и запахом, и голосом, так что она даже, для очистки совести, спросила у матери:
- Он ведь не живой?
Мать отвернула свое птичье личико и ничего не ответила; она уже давно ничего Кате не отвечала, ей все было некогда. Катя вздохнула и пошла в столовую поить барана молоком. Сунула ему морду прямо в молочник, так что он намок до самых глаз. Подошла чужая барышня, покачала головой:
- Ай-ай, что ты делаешь! Разве можно неживого зверя живым молоком поить! Он от этого пропадет. Ему нужно пустышного молока давать. Вот так.
Она зачерпнула в воздухе пустой чашкой, поднесла чашку к барану и почмокала губами.
- Поняла?
- Поняла. А почему кошке настоящее?
- Так уж надо. Для каждого зверя свой обычай. Для живого - живое, для неживого - пустышное.
Зажил шерстяной баран в детской, в углу, за нянькиным сундуком. Катя его любила, и от любви этой делался он с каждым днем грязнее и хохлатее, и все тише говорил ласковое мэ-э. И оттого, что он стал грязный, мама не позволяла сажать его с собой за обедом.
За обедом вообще стало невесело. Папа молчал, мама молчала. Никто даже не оборачивался, когда Катя после пирожного делала реверанс и говорила тоненьким голосом умной девочки:
- Мерси, папа! Мерси, мама!
Как-то раз сели обедать совсем без мамы. Та вернулась домой уже после супа и громко кричала еще из передней, что на катке было очень много народа. А когда она подошла к столу, папа взглянул на нее и вдруг треснул графин об пол.
- Что с вами? - крикнула мама.
- А то, что у вас кофточка на спине расстегнута.
Он закричал еще что-то, но нянька схватила Катю со стула и потащила в детскую.
После этого много дней не видела Катя ни папы, ни мамы, и вся жизнь пошла какая-то ненастоящая. Приносили из кухни прислугин обед, приходила кухарка, шепталась с няней:
- А он ей… а она ему… Да ты, говорит… В-вон! А она ему… а он ей...
Шептали, шуршали.
Стали приходить из кухни какие-то бабы с лисьими мордами, моргали на Катю, спрашивали у няньки, шептали, шуршали:
- А он ей… В-вон! А она ему...
Нянька часто уходила со двора. Тогда лисьи бабы забирались в детскую, шарили по углам и грозили Кате корявым пальцем.
А без баб было еще хуже. Страшно.
В большие комнаты ходить было нельзя: пусто, гулко. Портьеры на дверях отдувались, часы на камине тикали строго. И везде было «это»:
- А он ей… А она ему...
В детской перед обедом углы делались темнее, точно шевелились. А в углу трещала огневица - печкина дочка, щелкала заслонкой, скалила красные зубы и жрала дрова. Подходить к ней нельзя было: она злющая, укусила раз Катю за палец. Больше не подманит.
Все было неспокойное, не такое, как прежде.
Жилось тихо только за сундуком, где поселился шерстяной баран, неживой зверь. Питался он карандашами, старой ленточкой, нянькиными очками, - что Бог пошлет, смотрел на Катю кротко и ласково, не перечил ей ни в чем и все понимал.
Раз как-то расшалилась она, и он туда же, - хоть морду отвернул, а видно, что смеется. А когда Катя завязала ему горло тряпкой, он хворал так жалостно, что она сама потихоньку поплакала.
Ночью бывало очень худо. По всему дому поднималась возня, пискотня. Катя просыпалась, звала няньку.
- Кыш! Спи! Крысы бегают, вот они тебе ужо нос откусят!
Катя натягивала одеяло на голову, думала про шерстяного барана, и, когда чувствовала его, родного, неживого, близко, засыпала спокойно.
А раз утром смотрели они с бараном в окошко. Вдруг видят: бежит через двор мелкой трусцой бурый кто-то, облезлый, вроде кота, только хвост длинный.
- Няня, няня! Смотри, какой кот поганый!
Нянька подошла, вытянула шею.
- Крыса это, а не кот! Крыса. Ишь, здоровенная! Этакая любого кота загрызет! Крыса!
Она так противно выговаривала это слово, растягивая рот, и, как старая кошка, щерила зубы, что у Кати от отвращения и страха заныло под ложечкой.
А крыса, переваливаясь брюхом, деловито и хозяйственно притрусила к соседнему амбару и, присев, подлезла под ставень подвала.
Пришла кухарка, рассказала, что крыс столько развелось, что скоро голову отъедят.
- В кладовке у баринова чемодана все углы отгрызли. Нахальные такие! Я вхожу, а она сидит и не крянется!
Вечером пришли лисьи бабы, принесли бутылку и вонючую рыбу. Закусили, угостили няньку и потом все чего-то смеялись.
- А ты все с бараном? - сказала Кате баба потолще. - Пора его на живодерню. Вон нога болтается, и шерсть облезла. Капут ему скоро, твоему барану.
- Ну, брось дразнить, - остановила нянька. - Чего к сироте приметываешься.
- Я не дразню, я дело говорю. Мочало из него вылезет, и капут. Живое тело ест и пьет, потому и живет, а тряпку сколько ни сусли, все равно развалится. И вовсе она не сирота, а маменька ейная, может быть, мимо дома едет да в кулак смеется. Хю-хю-хю!
Бабы от смеха совсем распарились, а нянька, обмакнув в свою рюмку кусочек сахару, дала Кате пососать. У Кати от нянькина сахару в горле зацарапало, в ушах зазвенело, и она дернула барана за голову.
- Он не простой: он, слышишь, мычит!
- Хю-хю! Эх ты, глупая! - захюкала опять толстая баба. - Дверь дерни, и та заскрипит. Кабы настоящий был, сам бы пищал.
Бабы выпили еще и стали говорить шепотом старые слова:
- А он ей… В-вон… А она ему...
А Катя ушла с бараном за сундук и стала мучиться.
Неживуч баран. Погибнет. Мочало вылезет, и капут. Хотя бы как-нибудь немножко бы мог есть!
Она достала с подоконника сухарь, сунула барану под самую морду, а сама отвернулась, чтобы не смущать. Может, он и откусит немножко… Пождала, обернулась, - нет, сухарь не тронутый.
- А вот я сама надкушу, а то ему, может быть, начинать совестно.
Откусила кончик, опять к барану подсунула, отвернулась, пождала. И опять баран не притронулся к сухарю.
- Что? Не можешь? Не живой ты, не можешь!
А шерстяной баран, неживой зверь, отвечал всей своей мордой кроткой и печальной:
- Не могу я! Не живой я зверь, не могу!
- Ну, позови меня сам! Скажи: мэ-э! Ну, мэ-э! Не можешь? Не можешь!
И от жалости и любви к бедному неживому так сладко мучилась и тосковала душа. Уснула Катя на мокрой от слез подушке и сразу пошла гулять по зеленой дорожке, и баран бежал рядом, щипал травку, кричал сам, сам кричал мэ-э и смеялся. Ух, какой был здоровый, всех переживет!
Утро было скучное, темное, беспокойное, и неожиданно объявился папа. Пришел весь серый, сердитый, борода мохнатая, смотрел исподлобья, по-козлиному. Ткнул Кате руку для целованья и велел няньке все прибрать, потому что придет учительница. Ушел.
На другой день звякнуло на парадной.
Нянька выбежала, вернулась, засуетилась.
- Пришла твоя учительница, морда как у собачищи, будет тебе ужо!
Учительница застучала каблуками, протянула Кате руку. Она действительно похожа была на старого умного цепного пса, даже около глаз были у нее какие-то желтые подпалины, а голову поворачивала она быстро и прищелкивала при этом зубами, словно муху ловила.
Осмотрела детскую и сказала няньке:
- Вы - нянька? Так, пожалуйста, все эти игрушки заберите и вон, куда-нибудь подальше, чтоб ребенок их не видел. Всех этих ослов, баранов - вон! К игрушкам надо приступать последовательно и рационально, иначе - болезненность фантазии и проистекающий отсюда вред. Катя, подойдите ко мне!
Она вынула из кармана мячик на резине и, щелкнув зубами, стала вертеть мячик и припевать: «Прыг, скок, туда, сюда, сверху, снизу, сбоку, прямо. Повторяйте за мной: прыг, скок… Ах, какой неразвитой ребенок!»
Катя молчала и жалко улыбалась, чтобы не заплакать. Нянька уносила игрушки, и баран мэкнул в дверях.
- Обратите внимание на поверхность этого мяча. Что вы видите? Вы видите, что она двуцветна. Одна сторона голубая, другая белая. Укажите мне голубую. Старайтесь сосредоточиться.
Она ушла, протянув снова Кате руку.
- Завтра будем плести корзиночки!
Катя дрожала весь вечер и ничего не могла есть. Все думала про барана, но спросить про него боялась.
«Худо неживому! Ничего не может. Сказать не может, позвать не может. А она сказала: в-вон!»
От этого ужасного слова вся душа ныла и холодела.
Вечером пришли бабы, угощались, шептались:
- А он ее, а она его...
И снова:
- В-вон! В-вон!
Проснулась Катя на рассвете от ужасного, небывалого страха и тоски. Точно позвал ее кто-то. Села, прислушалась.
- Мэ-э! Мэ-э!
Так жалобно, настойчиво баран зовет! Неживой зверь кричит.
Она спрыгнула с постели вся холодная, кулаки крепко к груди прижала, слушает. Вот опять:
- Мэ-э! Мэ-э!
Откуда-то из коридора. Он, значит, там...
Открыла дверь.
- Мэ-э!
Из кладовки.
Толкнулась туда. Не заперто. Рассвет мутный, тусклый, но видно уже все. Какие-то ящики, узлы.
- Мэ-э! Мэ-э!
У самого окна пятна темные копошились, и баран тут. Вот прыгнуло темное, ухватило его за голову, тянет.
- Мэ-э! Мэ-э!
А вот еще две, рвут бока, трещит шкурка.
- Крысы! Крысы! - вспомнила Катя нянькины ощеренные зубы. Задрожала вся, крепче кулаки прижала. А он больше не кричал. Его больше уже не было. Бесшумно таскала жирная крыса серые клочья, мягкие куски, трепала мочалку.
Катя забилась в постель, закрылась с головой, молчала и не плакала. Боялась, что нянька проснется, ощерится по-кошачьи и насмеется с лисьими бабами над шерстяной смертью неживого зверя.
Затихла вся, сжалась в комочек. Тихо будет жить, тихо, чтоб никто ничего не узнал.
"Неживой зверь"
На елке было весело. Наехало много гостей, и больших, и маленьких. Был даже один мальчик, про которого нянька шепнула Кате, что его сегодня высекли. Это было так интересно, что Катя почти весь вечер не отходила от него; все ждала, что он что-нибудь особенное скажет, и смотрела на него с уважением и страхом. Но высеченный мальчик вел себя как самый обыкновенный, выпрашивал пряники, трубил в трубу и хлопал хлопушками, так что Кате, как ни горько, пришлось разочароваться и отойти от него.
Вечер уже подходил к концу, и самых маленьких, громко ревущих ребят стали снаряжать к отъезду, когда Катя получила свой главный подарок - большого шерстяного барана. Он был весь мягкий, с длинной кроткой мордой и человеческими глазами, пах кислой шерсткой, и, если оттянуть ему голову вниз, мычал ласково и настойчиво: мэ-э!
Баран поразил Катю и видом, и запахом, и голосом, так что она даже, для очистки совести, спросила у матери:
Он ведь не живой?
Мать отвернула свое птичье личико и ничего не ответила; она уже давно ничего Кате не отвечала, ей все было некогда. Катя вздохнула и пошла в столовую поить барана молоком. Сунула ему морду прямо в молочник, так что он намок до самых глаз. Подошла чужая барышня, покачала головой:
Ай-ай, что ты делаешь! Разве можно неживого зверя живым молоком поить! Он от этого пропадет. Ему нужно пустышного молока давать. Вот так.
Она зачерпнула в воздухе пустой чашкой, поднесла чашку к барану и почмокала губами.
Поняла. А почему кошке настоящее?
Так уж надо. Для каждого зверя свой обычай. Для живого - живое, для неживого - пустышное.
Зажил шерстяной баран в детской, в углу, за нянькиным сундуком. Катя его любила, и от любви этой делался он с каждым днем грязнее и хохлатее, и все тише говорил ласковое мэ-э. И оттого, что он стал грязный, мама не позволяла сажать его с собой за обедом.
За обедом вообще стало невесело. Папа молчал, мама молчала. Никто даже не оборачивался, когда Катя после пирожного делала реверанс и говорила тоненьким голосом умной девочки:
Мерси, папа! Мерси, мама!
Как-то раз сели обедать совсем без мамы. Та вернулась домой уже после супа и громко кричала еще из передней, что на катке было очень много народа. А когда она подошла к столу, папа взглянул на нее и вдруг треснул графин об пол.
Что с вами? - крикнула мама.
А то, что у вас кофточка на спине расстегнута.
Он закричал еще что-то, но нянька схватила Катю со стула и потащила в детскую.
После этого много дней не видела Катя ни папы, ни мамы, и вся жизнь пошла какая-то ненастоящая. Приносили из кухни прислугин обед, приходила кухарка, шепталась с няней:
А он ей... а она ему... Да ты, говорит... В-вон! А она ему... а он ей...
Шептали, шуршали.
Стали приходить из кухни какие-то бабы с лисьими мордами, моргали на Катю, спрашивали у няньки, шептали, шуршали:
А он ей... В-вон! А она ему...
Нянька часто уходила со двора. Тогда лисьи бабы забирались в детскую, шарили по углам и грозили Кате корявым пальцем.
А без баб было еще хуже. Страшно.
В большие комнаты ходить было нельзя: пусто, гулко. Портьеры на дверях отдувались, часы на камине тикали строго. И везде было "это":
А он ей... А она ему...
В детской перед обедом углы делались темнее, точно шевелились. А в углу трещала огневица - печкина дочка, щелкала заслонкой, скалила красные зубы и жрала дрова. Подходить к ней нельзя было: она злющая, укусила раз Катю за палец. Больше не подманит.
Все было неспокойное, не такое, как прежде.
Жилось тихо только за сундуком, где поселился шерстяной баран, неживой зверь. Питался он карандашами, старой ленточкой, нянькиными очками, - что Бог пошлет, смотрел на Катю кротко и ласково, не перечил ей ни в чем и все понимал.
Раз как-то расшалилась она, и он туда же, - хоть морду отвернул, а видно, что смеется. А когда Катя завязала ему горло тряпкой, он хворал так жалостно, что она сама потихоньку поплакала.
Ночью бывало очень худо. По всему дому поднималась возня, пискотня. Катя просыпалась, звала няньку.
Кыш! Спи! Крысы бегают, вот они тебе ужо нос откусят!
Катя натягивала одеяло на голову, думала про шерстяного барана, и, когда чувствовала его, родного, неживого, близко, засыпала спокойно.
А раз утром смотрели они с бараном в окошко. Вдруг видят: бежит через двор мелкой трусцой бурый кто-то, облезлый, вроде кота, только хвост длинный.
Няня, няня! Смотри, какой кот поганый!
Нянька подошла, вытянула шею.
Крыса это, а не кот! Крыса. Ишь, здоровенная! Этакая любого кота загрызет! Крыса!
Она так противно выговаривала это слово, растягивая рот, и, как старая кошка, щерила зубы, что у Кати от отвращения и страха заныло под ложечкой.
А крыса, переваливаясь брюхом, деловито и хозяйственно притрусила к соседнему амбару и, присев, подлезла под ставень подвала.
Пришла кухарка, рассказала, что крыс столько развелось, что скоро голову отъедят.
В кладовке у баринова чемодана все углы отгрызли. Нахальные такие! Я вхожу, а она сидит и не крянется!
Вечером пришли лисьи бабы, принесли бутылку и вонючую рыбу. Закусили, угостили няньку и потом все чего-то смеялись.
А ты все с бараном? - сказала Кате баба потолще. - Пора его на живодерню. Вон нога болтается, и шерсть облезла. Капут ему скоро, твоему барану.
Ну, брось дразнить, - остановила нянька. - Чего к сироте приметываешься.
Я не дразню, я дело говорю. Мочало из него вылезет, и капут. Живое тело ест и пьет, потому и живет, а тряпку сколько ни сусли, все равно развалится. И вовсе она не сирота, а маменька ейная, может быть, мимо дома едет да в кулак смеется. Хю-хю-хю!
Бабы от смеха совсем распарились, а нянька, обмакнув в свою рюмку кусочек сахару, дала Кате пососать. У Кати от нянькина сахару в горле зацарапало, в ушах зазвенело, и она дернула барана за голову.
Он не простой: он, слышишь, мычит!
Хю-хю! Эх ты, глупая! - захюкала опять толстая баба. - Дверь дерни, и та заскрипит. Кабы настоящий был, сам бы пищал.
Бабы выпили еще и стали говорить шепотом старые слова:
А он ей... В-вон... А она ему...
А Катя ушла с бараном за сундук и стала мучиться.
Неживуч баран. Погибнет. Мочало вылезет, и капут. Хотя бы как-нибудь немножко бы мог есть!
Она достала с подоконника сухарь, сунула барану под самую морду, а сама отвернулась, чтобы не смущать. Может, он и откусит немножко... Пождала, обернулась, - нет, сухарь не тронутый.
А вот я сама надкушу, а то ему, может быть, начинать совестно.
Откусила кончик, опять к барану подсунула, отвернулась, пождала. И опять баран не притронулся к сухарю.
Что? Не можешь? Не живой ты, не можешь!
А шерстяной баран, неживой зверь, отвечал всей своей мордой кроткой и печальной:
Не могу я! Не живой я зверь, не могу!
Ну, позови меня сам! Скажи: мэ-э! Ну, мэ-э! Не можешь? Не можешь!
И от жалости и любви к бедному неживому так сладко мучилась и тосковала душа. Уснула Катя на мокрой от слез подушке и сразу пошла гулять по зеленой дорожке, и баран бежал рядом, щипал травку, кричал сам, сам кричал мэ-э и смеялся. Ух, какой был здоровый, всех переживет!
Утро было скучное, темное, беспокойное, и неожиданно объявился папа. Пришел весь серый, сердитый, борода мохнатая, смотрел исподлобья, по-козлиному. Ткнул Кате руку для целованья и велел няньке все прибрать, потому что придет учительница. Ушел.
На другой день звякнуло на парадной.
Нянька выбежала, вернулась, засуетилась.
Пришла твоя учительница, морда как у собачищи, будет тебе ужо!
Учительница застучала каблуками, протянула Кате руку. Она действительно похожа была на старого умного цепного пса, даже около глаз были у нее какие-то желтые подпалины, а голову поворачивала она быстро и прищелкивала при этом зубами, словно муху ловила.
Осмотрела детскую и сказала няньке:
Вы - нянька? Так, пожалуйста, все эти игрушки заберите и вон, куда-нибудь подальше, чтоб ребенок их не видел. Всех этих ослов, баранов - вон! К игрушкам надо приступать последовательно и рационально, иначе - болезненность фантазии и проистекающий отсюда вред. Катя, подойдите ко мне!
Она вынула из кармана мячик на резине и, щелкнув зубами, стала вертеть мячик и припевать: "Прыг, скок, туда, сюда, сверху, снизу, сбоку, прямо. Повторяйте за мной: прыг, скок... Ах, какой неразвитой ребенок!"
Катя молчала и жалко улыбалась, чтобы не заплакать. Нянька уносила игрушки, и баран мэкнул в дверях.
Обратите внимание на поверхность этого мяча. Что вы видите? Вы видите, что она двуцветна. Одна сторона голубая, другая белая. Укажите мне голубую. Старайтесь сосредоточиться.
Она ушла, протянув снова Кате руку.
Завтра будем плести корзиночки!
Катя дрожала весь вечер и ничего не могла есть. Все думала про барана, но спросить про него боялась.
"Худо неживому! Ничего не может. Сказать не может, позвать не может. А она сказала: в-вон!"
От этого ужасного слова вся душа ныла и холодела.
Вечером пришли бабы, угощались, шептались:
А он ее, а она его...
В-вон! В-вон!
Проснулась Катя на рассвете от ужасного, небывалого страха и тоски. Точно позвал ее кто-то. Села, прислушалась.
Мэ-э! Мэ-э!
Так жалобно, настойчиво баран зовет! Неживой зверь кричит.
Она спрыгнула с постели вся холодная, кулаки крепко к груди прижала, слушает. Вот опять:
Мэ-э! Мэ-э!
Откуда-то из коридора. Он, значит, там...
Открыла дверь.
Из кладовки.
Толкнулась туда. Не заперто. Рассвет мутный, тусклый, но видно уже все. Какие-то ящики, узлы.
Мэ-э! Мэ-э!
У самого окна пятна темные копошились, и баран тут. Вот прыгнуло темное, ухватило его за голову, тянет.
Мэ-э! Мэ-э!
А вот еще две, рвут бока, трещит шкурка.
Крысы! Крысы! - вспомнила Катя нянькины ощеренные зубы. Задрожала вся, крепче кулаки прижала. А он больше не кричал. Его больше уже не было. Бесшумно таскала жирная крыса серые клочья, мягкие куски,трепала мочалку.
Катя забилась в постель, закрылась с головой, молчала и не плакала. Боялась, что нянька проснется, ощерится по-кошачьи и насмеется с лисьими бабами над шерстяной смертью неживого зверя.
Затихла вся, сжалась в комочек. Тихо будет жить, тихо, чтоб никто ничего не узнал.
(Надежда Александровна Лохвицкая) Тэффи - Неживой зверь , читать текст
См. также Тэффи (Надежда Александровна Лохвицкая) - Проза (рассказы, поэмы, романы...) :
Оборотни
Так бывает: воет собака, воет всю ночь, тоскливо, заливисто: - Чья так...
О нежности
А нежность... где ее нет! - сказала Обломову Ольга. Что это за фраза?...
Тип урока: комбинированный (опережающее задание: повторить требования к сочинению-рассуждению на ЕГЭ, индивидуально - подготовить сообщение о Н.Тэффи).
Триединая задача (образовательные, воспитательные, развивающие задачи урока):
- продолжить подготовку к сочинению в формате ЕГЭ;
- учимся умению анализировать текст художественного стиля, использовать различные виды вступлений, комментировать одну проблему, а не несколько;
- развивать умение понимать роль изобразительных средств языка, понимать позицию автора художественного текста. Воспитывать любовь и интерес к родной литературе.
Ход урока
| Этапы урока | Деятельность учителя | Деятельность учащихся |
| Оргмомент | Определяет готовность учащихся к работе. Называет новую тему: Анализ текста Тэффи “Неживой зверь”. Выполнение задания С на ЕГЭ. Вступление. Проблема. Комментарий | Готовят тетради, папки для подготовки к ЕГЭ. Для дальнейшей работы формируются 4 группы. |
| Целеполагание и мотивация (планируемые результаты) | Слово учителя.
Сегодня мы
познакомимся с замечательным автором – Н.Тэффи
и, проанализировав её текст, вам нужно определить
проблемы, написать вступление к сочинению,
комментарий. Вспомните, что вы можете сказать о
вступлении, проблеме, комментарии. Наша задача – поработать всем вместе, затем в группах и написать сочинения по 4 разным проблемам одного текста, ввести в сочинение 4 разных вступления, 4 разных комментария к одному тексту. |
Записывают тему урока, вспоминают, что такое проблема, комментарий. |
| Актуализация знаний и умений (определение уровня готовности к поисковой работе) | Задания. Итак, сначала мы вспомним композицию сочинения-рассуждения на ЕГЭ. Что вы знаете о вступлении к сочинению, проблеме, комментарии? Презентация. Слайд №2, №3, №4 |
Фронтальная работа. Дают
определения. Дополняют. Затем смотрят слайды-помощники. Делятся на группы. Сообщение учащегося (предварительное задание) |
| Первичное усвоение знаний (сбор информации) | Давайте познакомимся с текстом Н.Тэффи. Вам нужно, обсудив текст, назвать проблемы текста. | Знакомятся с текстом, выделяют
ключевые слова, рассматривают изобразительные
средства языка. В ходе дискуссии в группах отбирают главное, чтобы назвать проблемы текста. |
| Осмысление учебного материала (структурирование информации) | Задаёт вопросы: Назовите
основные образы текста. О чьих переживаниях, чувствах рассказывает автор? После ответов детей – слайд 6. Затем слайд 7. Действительно, маленькая Катя связана с этими образами. Её переживания и помогут нам найти проблемы текста. Слайд 8. Вопросы: Девочка и взрослые. Что вы можете сказать об отношении родителей, взрослых к девочке? Девочка и игрушка. Насколько важна игрушка в жизни ребёнка? Дом и девочка. Какая атмосфера царила в доме? Девочка. Как живётся девочке в доме, среди взрослых? |
Структурируют содержание –
называют основные образы:
девочка, мама и
папа, прислуга, дом, неживой зверь. Отвечают на вопросы слайда 8. Дети называют проблемы: 1) Проблема равнодушия взрослых к жизни девочки. 2) Проблема роли игрушки в жизни ребёнка. 3) Проблема дома, гнетущей атмосферы, царящей в нём. 4) Проблема одиночества. |
| Закрепление учебного материала (обмен информацией) | Давайте напишем сочинение в формате ЕГЭ по одной из проблем: вступление, проблема, комментарий | Каждая группа пишет сочинение по разным проблемам. |
| Применение знаний в новой ситуации (формирование результатов) | Обращает внимание на работу групп, помогает найти ключевые слова, просит каждую группу написать своё вступление | Каждая группа оформляет сочинение на черновике и готовится зачитать его. В некоторых группах 2 сочин. |
| Проверка и оценка результата | Организует защиту каждой группы | Защищают свои работы, читают вслух сочинения по данным проблемам |
| Разъяснение домашнего задания | Слайд 8. Аргументы. Учитель предлагает закончить работу дома. | Смотрят слайд №9 и предлагают произведения, над которыми можно поработать дома, в качестве аргументов. |
| Подведение итогов учебного занятия (рефлексия) | Предлагает оценить работу групп Кто в группе внёс значительный вклад в выполнение задания? Что вам понравилось в совместной работе? Как вы оцениваете свою работу? |
Ребята дают оценку собственной деятельности и оценивают работу других групп |
Работа в группах, её итоги.
Проблема равнодушия взрослых
1. Что важнее всего для ребёнка в семье? Наверное, внимание со стороны родителей и окружающих людей, их любовь, забота. А если эта любовь и забота отсутствуют?
Именно проблему безразличного, равнодушного отношения взрослых к жизни ребёнка поднимает автор данного текста.
Рассматривая эту нравственную проблему, Тэффи использует интересный приём: мы видим события глазами девочки Кати. В начале рассказа смену настроения девочки писательница подчёркивает с помощью антитезы: веселье на ёлке и безрадостная, “какая-то ненастоящая” жизнь девочки дома, где ей “вообще стало невесело”. Родители, занятые своими проблемами, совершенно не обращали внимания на ребёнка. Как говорит автор, “никто даже не оборачивался”, когда Катя пыталась вести себя умно и воспитанно, а затем на несколько дней просто не появлялись дома. Так же равнодушны, как и родители девочки, нянька и “лисьи бабы”, приходившие к ней. Они распускали сплетни, делая жизнь девочки невыносимой. Самые близкие люди отвернулись от Кати, не чувствовали её боли, они потеряли душу, способность сопереживать, поэтому автор и показал их омертвение, сравнивая с животными и птицами, и только “неживой зверь” “смотрел на Катю кротко и ласково” и “всё понимал”.
2. Прочитав текст Тэффи, я ощутил грусть, боль и тоску маленькой девочки. Катя стала сиротой при живых родителях.
Маме с папой нет дела до переживаний своей дочки, они слишком заняты ссорами и разногласиями, а прислуга увлечена активным обсуждением их проблем. С помощью зоологических мотивов (“птичье личико” матери, “лисьи морды” баб)автор показывает омертвение души во всех окружающих Катю людях, а “неживой зверь”, наоборот, одушевляется и становится единственным дорогим существом для Кати.
Проблема одиночества
1. Прочитав рассказ Тэффи, я испытала боль за всех детей, которые часто становятся жертвами разногласий родителей. Как страшно и тяжело жить маленькой девочке, оказавшейся в полном одиночестве дома, где было так много людей.
Известная писательница поднимает в тексте сложную нравственно-психологическую проблему одиночества, пытается поведать читателю о страданиях девочки Кати.
Оказавшись в ситуации полного безразличия окружающих, занятых выяснением отношений, Катя чувствует себя совершенно несчастной, брошенной. Маме “всё было некогда” выслушать девочку, за обедом “папа молчал, мама молчала”, а потом они совсем не появлялись в доме несколько дней, оставив девочку одну. Кате было “страшно” и тоскливо, но никто из окружающих не мог и не хотел дать ей душевного тепла, ведь недаром девочка очень точно подметила (а события и героев мы видим в её восприятии) “птичье личико” мамы и “лисьи морды” баб, приходящих к няньке. Мне кажется, она отстранённо говорит о своих родителях, желая защититься от тех зловещих людей и слов, окруживших её в доме.
2. Что же такое истинное одиночество? Возможно ли оно, когда человек живёт среди людей?
Именно проблему одиночества поднимает Тэффи в этом тексте, рассказывая о судьбе маленькой девочки.
Девочка Катя, чью жизнь подробно описывает автор, не чувствует тепла матери, которой “все было некогда”. Состояние девочки описывается с помощью повторов (“Папа молчал. Мама молчала”; “шептали, шуршали”), оценочных слов (“бабы с лисьими мордами”, “птичье личико” мамы), яркого эпитета (“ненастоящая жизнь”). Девочку часто бросала и нянька, а чужие люди раздражали девочку, пугали бесцеремонностью: лисьи бабы “ забирались в детскую”, “шарили по углам”, грозили “корявым пальцем”, но без них было просто “страшно”. Удивительно, но девочка уже не мечтает о веселье, о котором велась речь вначале, ей хочется жить “тихо”.
Анализируя изобразительные средства, понимаешь, что Катя мечтает, чтобы на неё кто-то смотрел “кротко и ласково” и “всё понимал”. Авторская позиция понятна: в одиночестве девочки виноваты взрослые и, заставляя читателей так сильно переживать за судьбу Кати, Тэффи взывает к чувству сострадания, призывая задуматься об ответственности тех, кто должен был окружить девочку любовью и вниманием.
Проблема роли игрушки в жизни детей
1. Игрушка… Нужна ли она ребёнку или это пустая трата времени? Может ли игрушка сыграть какую-то роль в судьбе маленького человека?
Писательница Тэффи пытается рассказать о судьбе девочки Кати и рассматривает проблему роли игрушки в жизни ребёнка.
Игрушечный баран, или “неживой зверь”, как его называла Катя, являлся её единственным утешением в холодном и мрачном доме, где взрослые отвернулись от неё и никто не уделял должного внимания. Он смотрел на неё “кротко и ласково”, “не перечил ей” и “всё понимал”, а в этом Катя нуждалась очень остро. Все свои невысказанные чувства девочка направила на “неживого зверя”, и от её любви зверь делался “грязнее и хохлатее”, но это не остановило девочку, она устроила ему жильё за сундуком, где ей и игрушке “жилось тихо”. Как понимает читатель, игрушка одушевляется девочкой, баран способен был и смеяться, и хворать, и терпеть слёзы подружки, а взрослые с “птичьим личиком” и “лисьими мордами” уподобились животным. “Неживой зверь” с “человеческими” глазами скрасил существование девочки, и, “когда она чувствовала его, родного, неживого, близко, засыпала спокойно.
Автор всем ходом повествования, рассказывая о неуютном существовании девочки в доме, где родители ссорились, утверждает, что игрушка может не только развлекать, но и стать единственным другом, игра способна заменить человеческие чувства и отношения.
Проблема дома, гнетущей атмосферы, царящей в доме
Что такое дом? Просто место, где живёт человек, или то место, где он чувствует себя комфортно, хорошо?
Именно проблему дома рассматривает Н.Тэффи в данном тексте, подчёркивает, какое негативное влияние обстановка, царящая в доме, может оказать влияние на человека.
Несмотря на то что у главной героини рассказа, девочки Кати, был большой и далеко не бедный дом, ей было в нём неуютно. Всё дело в том, что стены этого дома впитали в себя столько грязи и ссор, что уже не могли быть надежным и спасительным убежищем, а несли в себе один негатив. В этом доме всё агрессивно по отношению к девочке. Эту агрессию подчёркивают эпитеты (“злющая печка”, “красные зубы”), метафоры (печка “скалила” зубы и “жрала дрова”), олицетворения (“укусила” Катю за палец), но самое страшное – это зловещий шёпот по углам: “А он ей… В-вон! А она ему…”. “Это” было для Кати невыносимо. Ей было невесело, холодно, страшно. Крысы, появившиеся в доме – ещё один верный признак неблагополучия семейных отношений, обстановки дома. Был, впрочем, лишь один светлый и тёплый уголок. Уголок, в котором жил лучший друг этой девочки – игрушечный баран. Только там она могла успокоиться и забыться в детских играх.
В таком случае отчего же он извинился сейчас перед Тернером?
Ничего не понимаю. Или я сплю, или я поверил в черта.
Он криво усмехнулся и отошел.
Он тоже думает, что он спит! - пробормотал Уильстер. - Нет, это я сплю. Иначе я сошел с ума и галлюцинирую.
Он сжал себе виски руками и вдруг смело подошел прямо к незнакомцу.
Итак, черный господин, - сказал он, - вы явились сюда ровно в полночь, не правда ли? И предъявили визитную карточку покойника, и у вас рога на голове и копыта в сапогах, и вы пришли, чтобы выбрать жертву и погубить ее. Не правда ли, господин Блэк?
Незнакомец пристально взглянул Уильстеру прямо в лицо своими острыми глазами, потом оглядел всю его фигуру и вдруг сказал:
Мне ваша физиономия не нравится! - Это уж был не сон.
Уильстер вспыхнул.
Вы мне за это ответите, милостивый государь. Вот моя визитная карточка.
Но незнакомец не принял карточки Уильстера.
Я не буду драться с вами, мальчишка, - презрительно ответил он. - Вы трус! Вы никогда не посмеете даже дать мне пощечину! Ваша рука слишком слаба для удара.
Это было что-то неслыханное.
Ему, Уильстеру, знаменитому боксеру, говорят, что его рука слишком слаба. Или все это действительно снится ему.
Он поднял глаза.
Незнакомец стоял, повернувшись к нему почти в профиль, и ждал.
Уильстер вскрикнул и ударил со всей силы по обернутой к нему щеке дьявола.
Тот ахнул и упал.
Доктора! - закричал он. - Скорее доктора! - И засунул палец себе в рот.
Сидевший среди играющих доктор кинулся к нему. Незнакомец медленно поднялся и, обращаясь к доктору, сказал:
Освидетельствуйте меня скорее и констатируйте факт: два зуба выбиты - вот здесь и здесь, а два, находящиеся между ними, остались целы и даже не шатаются. Можете убедиться. Это происходит от того, - торжественно продолжал он, - что выбитые зубы были вставлены обыкновенным способом, а оставшиеся - по новому способу дантиста Янча, живущего в Лег-Стрите, дом № 130 Б, принимает ежевечерне от часу до пяти, два доллара за визит!
Он вскочил и, медленно отступая к дверям, стал разбрасывать веером визитные карточки.
Дантист Янч, Лег-Стрит, 130 Б! - повторял он. - Подробный адрес на этой карточке. Доктор Янч! Лег-Стрит!
Лицо его преобразилось. Он имел спокойный и довольный вид человека, хорошо обделавшего выгодное дельце.
Дантист Янч, - донеслось уже из-за двери, - Лег-Стрит.
Игроки молча смотрели друг на друга.
Праздничное веселье
[текст отсутствует]
Провидец
[текст отсутствует]
Гедда Габлер
[текст отсутствует]
Оминиатюренные
[текст отсутствует]
Золотое детство
[текст отсутствует]
Неживой зверь
Предисловие
[текст отсутствует]
Неживой зверь
На елке было весело. Наехало много гостей, и больших, и маленьких. Был даже один мальчик, про которого нянька шепнула Кате, что его сегодня высекли. Это было так интересно, что Катя почти весь вечер не отходила от него; все ждала, что он что-нибудь особенное скажет, и смотрела на него с уважением и страхом. Но высеченный мальчик вел себя как самый обыкновенный, выпрашивал пряники, трубил в трубу и хлопал хлопушками, так что Кате, как ни горько, пришлось разочароваться и отойти от него.
Вечер уже подходил к концу, и самых маленьких, громко ревущих ребят стали снаряжать к отъезду, когда Катя получила свой главный подарок - большого шерстяного барана. Он был весь мягкий, с длинной кроткой мордой и человеческими глазами, пах кислой шерсткой, и, если оттянуть ему голову вниз, мычал ласково и настойчиво: мэ-э!
Баран поразил Катю и видом, и запахом, и голосом, так что она даже, для очистки совести, спросила у матери:
Он ведь не живой?
Мать отвернула свое птичье личико и ничего не ответила; она уже давно ничего Кате не отвечала, ей все было некогда. Катя вздохнула и пошла в столовую поить барана молоком. Сунула ему морду прямо в молочник, так что он намок до самых глаз. Подошла чужая барышня, покачала головой:
Ай-ай, что ты делаешь! Разве можно неживого зверя живым молоком поить! Он от этого пропадет. Ему нужно пустышного молока давать. Вот так.
Она зачерпнула в воздухе пустой чашкой, поднесла чашку к барану и почмокала губами.
Поняла. А почему кошке настоящее?
Так уж надо. Для каждого зверя свой обычай. Для живого - живое, для неживого - пустышное.
Зажил шерстяной баран в детской, в углу, за нянькиным сундуком. Катя его любила, и от любви этой делался он с каждым днем грязнее и хохлатее, и все тише говорил ласковое мэ-э. И оттого, что он стал грязный, мама не позволяла сажать его с собой за обедом.
За обедом вообще стало невесело. Папа молчал, мама молчала. Никто даже не оборачивался, когда Катя после пирожного делала реверанс и говорила тоненьким голосом умной девочки:
Мерси, папа! Мерси, мама!
Как-то раз сели обедать совсем без мамы. Та вернулась домой уже после супа и громко кричала еще из передней, что на катке было очень много народа. А когда она подошла к столу, папа взглянул на нее и вдруг треснул графин об пол.
Что с вами? - крикнула мама.
А то, что у вас кофточка на спине расстегнута.
Он закричал еще что-то, но нянька схватила Катю со стула и потащила в детскую.
После этого много дней не видела Катя ни папы, ни мамы, и вся жизнь пошла какая-то ненастоящая. Приносили из кухни прислугин обед, приходила кухарка, шепталась с няней:
А он ей… а она ему… Да ты, говорит… В-вон! А она ему… а он ей…
Шептали, шуршали.
Стали приходить из кухни какие-то бабы с лисьими мордами, моргали на Катю, спрашивали у няньки, шептали, шуршали:
А он ей… В-вон! А она ему…
Нянька часто уходила со двора. Тогда лисьи бабы забирались в детскую, шарили по углам и грозили Кате корявым пальцем.
А без баб было еще хуже. Страшно.
В большие комнаты ходить было нельзя: пусто, гулко. Портьеры на дверях отдувались, часы на камине тикали строго. И везде было «это»:
А он ей… А она ему…
В детской перед обедом углы делались темнее, точно шевелились. А в углу трещала огневица - печкина дочка, щелкала заслонкой, скалила красные зубы и жрала дрова. Подходить к ней нельзя было: она злющая, укусила раз Катю за палец. Больше не подманит.
Все было неспокойное, не такое, как прежде.
Жилось тихо только за сундуком, где поселился шерстяной баран, неживой зверь. Питался он карандашами, старой ленточкой, нянькиными очками, - что Бог пошлет, смотрел на Катю кротко и ласково, не перечил ей ни в чем и все понимал.
Раз как-то расшалилась она, и он туда же, - хоть морду отвернул, а видно, что смеется. А когда Катя завязала ему горло тряпкой, он хворал так жалостно, что она сама потихоньку поплакала.
Ночью бывало очень худо. По всему дому поднималась возня, пискотня. Катя просыпалась, звала няньку.
Кыш! Спи! Крысы бегают, вот они тебе ужо нос откусят!
Катя натягивала одеяло на голову, думала про шерстяного барана, и, когда чувствовала его, родного, неживого, близко, засыпала спокойно.
А раз утром смотрели они с бараном в окошко. Вдруг видят: бежит через двор мелкой трусцой бурый кто-то, облезлый, вроде кота, только хвост длинный.
Няня, няня! Смотри, какой кот поганый!
Нянька подошла, вытянула шею.
Крыса это, а не кот! Крыса. Ишь, здоровенная! Этакая любого кота загрызет! Крыса!
Она так противно выговаривала это слово, растягивая рот, и, как старая кошка, щерила зубы, что у Кати от отвращения и страха заныло под ложечкой.
